Виктория Харкевич: Социальный нигилизм либеральной хунты К полемике белорусских либералов и консерваторов
В последнее время разгорелась полемика между консервативной и либеральной частью белорусского общества. Многие авторы в своих статьях высказывали различные мнения на счет будущего своей Родины, предлагали множество подходов, конструировали идеи, формировали проекты. Последними в этом ряду оказались статьи Петра Петровского «Лібэральнае рэакцыянэрства і рэтраградства супраць кансэрватыўнага рыўка» и Александра Адамянца«Консервативная революция: рывок в прошлое».
Александр Адамянц вступает в полемику с Петровским по фундаментальным вопросам мировосприятия. Неподготовленному, завязшему в клиповом, ситуационном мышлении уму будет тяжело оценить и разобраться в этом нагромождении тезисов.
Можно констатировать, что Адамянц с самого начала использует метод, который можно охарактеризовать как исторический ситуационизм, то есть, он рассматривает все проблемы с позиций узких временных отрезков.
Узкое мышление против глобального движения
Автор анализирует идеи, высказанные Петровским через призму исторической эпохи Веймарской Германии, связывая понимание консерватизма последним с этим узким периодом истории человечества. Адамянц замечает: «Статья Петровского может озадачить неподготовленного читателя уже своим заголовком. Она разрушает привычные представления, связывая консерватизм с идеей прогресса, будущего и революции, а либерализм — с прошлым, устаревшим и ретроградным. Однако эту идею нельзя назвать новой. Сто лет назад в Веймарской Германии зародилось интеллектуальное течение, известное историкам идей под названием «консервативной революции». Петр Петровский не скрывает своего пристрастия к этой интеллектуальной традиции, перечисляя в качестве значимых для себя таких мыслителей и эссеистов, как Освальд Шпенглер, Карл Шмитт, Эрнст Юнгер, Артур Мёлер ван дэн Брук, Юлиус Эвола, Эдгар Юнг и ряд других».
Удивляет то, что, проводя исторический анализ и выдвигая идею принадлежности Петровского к лагерю консервативных революционеров уровня Веймарской Германии, Адамянц записал в их круги Юлиуса Эволу, итальянского философа-традиционалиста, который к Германии не имеет никакого отношения. Уже этим фактом он противоречит своему тезису, что консервативная революция — это явление исключительно немецкое, связанное с ситуацией 1920-х гг. Вдобавок к высказанному хочется продолжить эту мысль фактами, что интеллектуальный феномен консервативной революции характерен не просто для Германии или Европы. Он носит всеобщий, мировой характер. Тот же Петровский, со своей стороны, указывает такие фамилии, как Китара Нисида (Япония), Отмар Шпанн (Австрия). Можно добавить к ним еще и Мирчу Элиаде, Эмиля Чорана (Румыния), Вячеслава Липинского (Украина), Бала Ганандхара Тилака (Индия), Павла Флоренского (Россия). В конце концов, белорусский «адраджэнец» Вацлав Ластовский может быть также причислен к интеллектуальному наследию консервативной революции. В своих трудах белорусский мыслитель соединил идею этнического почвенничества и социально-революционного характера национальной борьбы. Александру Адамянцу должно быть известно, что любимым социологом и экономистом Вацлава Юстиновича являлся консервативный революционер Вернер Зомбарт. Его идея соединения народного и социального органично отразилась в трудах Ластовского.
Александр Адамянц подвергает сомнению возможность применить наследие консервативной революции к современной Беларуси. Данное утверждение он подкрепляет доводом: «эта интеллектуальная традиция имеет жесткую историческую и географическую привязку». Однако, как было указанно нами выше, феномен консервативной революции имеет мировой, глобальный характер. Поэтому связывать консервативную революцию с узким интеллектуальным движением периода Веймарской Германии является некорректным и методологически неверным.
Наличие вечности и отсутствие нигилизма
Следующим камнем преткновения между Адамянцем и Петровским является проблема вечных ценностей. Петровский утверждает, что такие ценности, как «Труд», «Семья» и «Родина», выступают первичными, определяются онтологическим истоком всех принципов, закрепленных в физиологии человека и культуре общества. Эксперт рассматривает неделимость, органичность социального и физического, определяет качество наличия как фундаментальную категорию, выявляющую место и роль человека в обществе, его статус, возможности и механизмы поведения.
Каковы же контраргументы Александра Адамянца? Во-первых, автор признает, что для любого человека должна существовать «почва под ногами». Однако Адамянц все данные качества сводит к сугубо ситуационным, временным и формальным характеристикам. Он утверждает: «С психологической точки зрения, это вполне понятная реакция. Во все эпохи трансформаций, разрушения привычных институтов, потери чувства опоры люди инстинктивно обращаются к тому, что может восполнить чувство неуверенности, дать твердую почву под ногами. Они ищут эту опору в религии, Боге, вечных метафизических ценностях».
Господину Адамянцу можно возразить тем, что ценности Труда, Семьи и Родины не являются временными, ситуативными институтами, ибо присущи любым эпохам, обществам и цивилизациям. Единственное различие заключается в их многообразии форм.
Вторым обвинением Александра Адамянца в адрес Петровского послужило признание его позиции как «антиисторичной». Адамянц указывает:«История учит, что с течением времени и от культуры к культуре ценности меняются. В каждую историческую эпоху понятия семьи, труда, государства, Бога наполняются своими особенными смыслами, меняют свое значение и роль в культуре».
Здесь можно категорически возразить автору. Европейская мысль в лице Мартина Хайдеггера утверждает, что существует так называемый дорефлекторный, онтический уровень мировосприятия, который апеллирует наличием как данностью. На простом языке это может быть иллюстрировано следующим образом. Александр Адамянц налично принадлежит к человеческому роду. Он человечен. В связи с этим его статус как статус человека обязывает ему соответствовать. Как видно из самого наличия как фундаментального понятия, формируются вечные ценности и определяется социальная нагрузка наличного. Тем самым Александр Адамянц, наличествуя, обязан соответствовать качествам данности. Он не может признавать себя за животное, растение или неодушевленный предмет, идентифицировать себя с тем, кем он не является.
Любое несоответствие наличному статусу ведет к социальной и психологической дисфункции, расщеплению самосознания, отчуждению человека от статуса собственного наличия, превращению его в анархичный комок механизмов. Это своего рода нигилизм, когда человек не признает свой статус и не несет ответственность, исходящую из него.
Данная модель, предлагаемая Адамянцем, походит на упадничество времен Римской империи, когда «упитые» алкоголем и развращенные вседозволенностью граждане Рима в самый ответственный момент защиты своей Родины от опасности валялись в подворотнях, в то время как варвары брали Рим.
Как либералы «открытого общества» могут противостоять таким упадническим тенденциям?
Мой ответ очень прост: НИКАК!
Всю аргументацию данного ответа мы предоставим при разборе либеральной теории государства и общества, представленную в своей статье Александром Адамянцем. А пока скажем, что человек не выбирает свой статус. Его физиологические и психологические основания неразрывны с социальной ролью. И в этом кроется вся сущность консервативного понимания человека. Нельзя отрывать один аспект от второго, фрагментировать структуру и из этого выводить политические теории.
Право быть женщиной, или Человек как собственность Бытия
Честно признаюсь, раздел, посвященный проблеме женщины, в статье Адамянца оскорбил до глубины души меня как будущую мать лично. Автор задается риторическим вопросом, под которым скрывается утверждение:«Но разве сведение всех женщин к роли «маці і ахоўніцы хатняга ачага» не приводит к высшей степени обезличенности, где от всего многообразия уникальной личности остаются одна, две или три социальные функции?».
Со своей стороны хочу ответить, что сам вопрос является некорректным, ибо физиологическая природа женщины не обезличивает ее, а совершает акт природного, естественного утверждения фундаментальной неповторимости женщины.
С чем можно связать эти ужасающие для любого здравомыслящего человека выводы автора? На мой взгляд, это неправильность самой постановки проблемы. В своей полемике с Петровским Адамянц жестко и непреклонно утверждает: «Никаких иных оснований о вечности и неизменности данного понятия семьи, кроме аппеляции к чему-то подобному «Абсолютному духу» Гегеля, мы у автора не находим. В том, как описывается семья в данном фрагменте, мы видим представление, сформированное в XIX веке в среде немецкого бюргерства, исключающее равенство полов. Причем критику гендерного равенства автор характерным образом осуществляет с помощью подмены понятия политического, социального, экономического равенства равенством физиологическим, посылая женщин работать в шахты, а мужчин в родильные отделения. Нарисованная абсурдная картина будто бы должна опровергнуть идею гендерного равенства, в которой в действительности речь идет о равенстве прав и возможностей».
Во-первых, возникает вопрос, как можно отделить социально-экономический статус женщины от ее природы и зачем это делать? Почему женская природа должна работать на какое-то абстрактное социально-экономическое и политическое равенство?
По Адамянцу получается, что женщина должна закрыть глаза на свою природу, которая определяется физиологическим наличием и которая не должна экстраполироваться на ее общественный статус, т.е. женщине предлагается совершить революцию против собственной самости.
Не будет ли это означать фрагментированность женской личности, несоответствие ее различных частей и проявлений фундаменту собственной природы? И тут я полностью согласна с Петровским, который как раз и показывает, что данные формы фрагментации, когда женщины работают в шахтах, а мужчин принуждают рожать детей, являются итогом атомарности либерального сознания, отчуждением человека от собственной природы.
И давайте теперь поразмыслим, к чему могут привести данные модели общественного развития, предложенные либералами?
5) Уничтожение первичных оснований человеческого существования;
6) Фундаментальный нигилизм и декаданс.
Список можно продолжать, но остановимся на этих простых и актуальных проблемах, которые углубляются и распространяются в мире либеральными теориями и моделями.
И опять одним из доводов Адамянца становится признание за вечным пониманием ценности женщины ее «антиисторичного» характера. Оказывается, согласно мнению автора, в одну эпоху женщина рожает детей, а во вторую эпоху она должна забыть о своей роли матери и охранительницы домашнего очага и заняться «неизвестно чем», т.е.продолжение рода, согласно либеральной модели, не является фундаментальной ценностью человечества, а зависит от конъюктуры, определенного времени и места. На этот счет я могу возразить Адамянцу:
Его либеральная концепция полностью антиисторична и античеловечна.
Ни в какие исторические эпохи продолжение рода, материнские чувства и мужская доблесть не являлись чем-то ситуационным, временным, конъюктурным. Хочу отослать эксперта-либерала к фундаментальным исследованиям междисциплинарного семинара Эранос (Аскона, Швейцария), где представители различных научных направлений, доказали физиологическую, духовную и общественную целостность архетипов мужчины, женщины и ребенка. Именно данные архетипы конструируют основания человеческого общества, формируют аксиологические принципы и нормы социального существования.
Государство: между тоталитарной механикой либерализма и профессиональной демократией консерватизма
Александр Адамянц начинает рассматривать проблему государства и связанное с ним качество суверенитета и независимости в ракурсе Вестфальской модели «государства-нации». При этом автор критикует Петровского в смешении принципов национального государства с чертами государства феодального.
На мой взгляд, данный подход является некорректным в силу того, что Петровский принципиально не использует категорию «нация» на протяжении всей своей статьи. Если подойти к данной проблеме этносоциологически (а категории этнос, народ, нация являются именно таковыми), то станет понятно, что Петровский понимает государство в довольно широком смысле и не огранивается рамками Средневековья, Нового Времени либо современности.
Эксперт принципиально использует понятие «народ», под которым имеет ввиду категорию «политического народа», т.е., социальные группы, идентифицирующие себя с принадлежностью к государству и формирующие исходя из этого свои ценностные ориентации и установки.
В Великом Княжестве Литовском существование «политического народа» является исторически доказанным. Отошлю товарища Адамянца к статье Алеся Белого в журнале ARCHE № 7-8, 2008 г.
Следующим противоречивым тезисом Александра Адамянца является его утверждение о мифологичности понимания истории П. Петровским и немифологичности своей собственной. В подтверждение этого автор высказывает мысль об однолинейности, однонаправленности исторического процесса.
На мой взгляд, идея прогресса и однонаправленности истории, утвержденная Адамянцем, является устаревшим мифом XIX века. ХХ век принес мировой мысли множество теорий о разнонаправленности исторического процесса, его многовариантности. Чего стоит только одна «теория катастроф»… Поэтому рассуждать о мифологичности или немифологичности мышления будет некорректным. После исследований таких авторов, как Мирча Элиаде или Пол Фейерабенд, говорить о немифологичности сознания не приходится. Любое сознание, даже научное, историческое, является формой проявления мифа.
Но перейдем к теории либерального государства Адамянца. Эксперт упрекает Петровского в том, что его теории романтичны и неиструментальны. Сама расстановка ценностных приоритетов и акцентирование внимание на инструментализме выставляет эксперта адептом устаревших механицистских подходов уровня ХVII-XVIII вв. Они формировались в сложившихся социальных условиях борьбы третьего сословия (буржуазии) за свои права. Капиталисты проецировали свои формы поведения на государственное устройство. Им был чужд строгий государственнический механизм, с которым они вели борьбу, ибо тот требовал больших материальных и моральных рисков, фундаментальной ответственности и совершенно других ценностей, никаким образом не связанных с торговлей и производством.
Ценности прибыли, личной материальной выгоды, рынка стали навязываться буржуазией государству. Все формы отношений такого договорного государства сводились к рассмотрению любого процесса в виде коммерции по схеме товар-деньги-товар. Во многих случаях построение такого государства и общества, которое мы видим сегодня, является итогом именно этой схемы.
Такие модерные подходы и породили современные идеологии либерализма, социализма и фашизма. В государстве либерализма, к которому так рьяно и охотно апеллирует Адамянц, идеи человека, его самоценности сводятся к констатации мнения, механизму договоренностей между атомарными индивидуумами, отчужденными друг от друга гиперболизированными эгоистическими потребностями.
Либеральное общество — это общество перманентной и подлой войны, где все воюют со всеми невидимыми, скрытыми и неформальными способами. Принцип Гоббса «человек — человеку волк» законодательно закреплен в конституциях многих либеральных стран, главный принцип которых является «чтобы все кусались, но никто не съел».
Самым страшным в размышлениях Адамянца становится экстраполяция им данных принципов на мировое пространство. Почему он считает, что все институты глобального мира должны основываться на либеральных нормативах? Ведь либерализм продуцировал эти ценности к сугубо национальным государствам, ограниченным собственной локальностью. Не является ли это тоталитарной унификацией мира?
Несмотря на то, что Адамянц признает «все сложности публичной политики, элементы спектакля и имеющие место факты манипуляции», он призывает Беларусь погрязнуть в этот хаос.
Консерватизм же предлагает конкретные механизмы преодоления данных тенденций.
Адамянц утверждает: «Принцип автономии гражданского общества наделяет властью средства массовой информации, неправительственные организации, профсоюзы, партии и множество других видов ассоциаций граждан». Однако он не ставит вопрос о том, нужна ли эта власть этим структурам, компетентны и профессиональны ли они в пользовании властью, можно ли рассматривать все эти институты как действительные ценности общества?
На эти вопросы либерализм и Адамянц в частности ответить не могут.
Со своей стороны поразмыслим над примером политической партии и компетентности данного института в государственной деятельности.
Политическая партия как образование имеет целью получение наибольшего количества мест в парламенте для использования законодательной власти, формирования правительства (в зависимости от формы правления государством), т.е., контроля над исполнительной властью, а также формирования судебной власти в соответствии с полномочиями. Для достижения данной цели политической партии требуется капитал, технологии донесения своей позиции населению, структуры на местах. Носители капитала формируют групповой заказ партии на политическую программу и будущую деятельность, т.е., требуют лоббировать собственные интересы в органах власти. Они финансируют кампанию, исходя из прагматичных целей. В связи с этим список кандидатов от партии будет формироваться на основании медийной узнаваемости, личного рейтинга и лояльности лоббистским группам. Средством политической партии для достижения результата становятся политические технологии, манипулирующие общественным сознанием и не имеющие ничего общего с выработкой конструктивной и деятельностной политической программы.
Как видно, политическая партия является некомпетентным, узкогрупповым институтом, полностью неподготовленным к профессиональной, законотворческой и управленческой деятельности. Это является типичной устаревшей формой уровня ХIX века. Механизм публичности здесь играет злую шутку.
Эксперт хочет узнать политическую конкретику консерватизма, методы воплощения органичного государства. Здесь я могу помочь Александру Адамянцу и указать ему на теорию «демократии профессиональных групп», согласно которой, государственная власть формируется по принципу прямых выборов от профессиональных групп, специальностей. В данной модели нет политических партий, профсоюзов. Принцип избрания основан на профессиональной компетентности. Политические устремления всегда будут связаны с государственными устремлениями. При этом голоса между собой не уравниваются. Будет представлено только равенство профессий и специальностей, что позволит формировать органы власти не по количественному, а по качественному принципу.
Александр Адамянц постоянно ссылается на факторы глобализации в моменты своей критики государства как института. Своими доводами он указывает на международные институты и организации, создаваемые различными государствами. Тут нельзя не согласиться с Адамянцем в том, что сегодня в мире создается новый уровень власти — глобальный или континентальный. Но это ни в коем случае не означает того, что данный уровень власти должен подчиняться механицистской, либеральной унификации, а как раз наоборот.
Консерватизм указывает на многоплановость, многоукладность мира.
Каждый регион неповторим, и абстрактные нормативы либерализма не могут быть навязаны различным частям света, цивилизациям и странам.
Заканчивая свои размышления о государстве, Александр Адамянц подчеркивает, что модель, предлагаемая Петровским, которую он называет консервативно-революционной, имеет тоталитарный характер. В данном аспекте я не могу согласиться с автором.
Адамянц утверждает: «Человеческое общество знает единственный способ достижения органического единства, единства народа и вождя — тотальные репрессии. Только непрекращающиеся массовые репрессии, уничтожение целых социальных групп способны привести общество к желаемому «органическому единству». Тоталитарное движение не может ни на мгновение остановить колесо репрессий, поскольку прекращение движения немедленно ослабляет единство движения к цели», при этом забывая, что современные эпигоны либерализма, такие как Франция и Великобритания, в данный момент принимают программу по спонсированию ваххабитских группировок в Сирии оружием, тем самым нарушая основные принципы международного права.
Историчность, к которой так неравнодушен Адамянц, показывает противоположное. Если исходить из конкретных ситуаций, то можно констатировать, что в те моменты, когда либералы полностью приобщались к тоталитарным режимам (будь-то НДП в Германии, сотрудничество либерального сообщества с франкистами и солазаристами, установление диктатуры Пиночета и т. д.), консерваторы являлись реальной и порой единственной оппозицией тоталитарным режимам.
Для иллюстрации возьмем Германию 1930-х годов. В тот момент как главные спонсоры авангарда либерализма (Немецкая Демократическая Партия), а также многие его члены вступили в НСДАП, поддержали третий рейх, рьяно выполняли военные заказы для фронта, работали в органах власти и промышленности, — такие консервативные революционеры, как Эрнст Никиш, братья Юнгеры, Гуго Гуфманстайль и многие другие, боролись против ненавистного прусскому духу режима. Одни находились во внутренней эмиграции или под арестом гестапо, вторые сидели в концлагерях, а третьи, например Эдгар Юлиус Юнг, поплатились своей собственной жизнью во имя идеи консервативной революции и свободы собственной Родины.
Поэтому борьба консерватизма с фашизмом — это одна из героических лепт человеческой истории.
Проблема выбора: нигилистические заповедники либерализма или консервативный hi-tech?
В конце своих размышлений хочу напомнить Александру Адамянцу, что идея будущего неразрывно связана с концепцией развития, которая предполагает еще и категорию качества.
Адамянц на протяжении всей своей статьи апеллировал нормами ХVIII в., доведенными до нигилистического вакуума, где отвергается само явление наличности, само Бытие. Так если мы отвергаем себя уже в настоящем, так как же мы можем мыслить о будущем?
Однако конструирование будущего требует не просто констатации наличия себя в данности. Наличность — это только точка, фундамент, на которой должно строиться будущее. Для будущего требуется также и волевое утверждение себя и своего желания творческой самореализации для будущего, ответственного перед собственной наличностью. Здесь как раз и понадобится и почва под ногами, которой так не хватает либералам.
Мне же остается только пригласить всех интеллектуалов любых направлений за круглый стол, где бы они преодолели свои штампы и схемы и пришли к новому видению себя, мира и будущего, не отказывая в существовании собственной земле и самим себе. В этом и заключается смысл консервативного футуризма.
