Бог даровал христианам два высших дара:
   священство и царство, посредством которых
   земные дела управляются подобно Небесным.
   (Преподобный Феодор Студит)

Этот идеал мира на земли, в человецех благоволения действительно оставался идеалом. История же свидетельствовала о ином:

«Свершилась воля Божия. Россия вступила на путь новой государственной жизни. Да благословит Господь нашу великую Родину счастьем и славой на ее новом пути. Возлюбленные чада Святой Православной Церкви! <...> Ради миллионов лучших жизней, сложенных на поле брани, ради безчисленных денежных средств, затраченных Родиною на защиту от врага, ради многих жертв, принесённых для завоевания гражданской свободы,<...> доверьтесь Временному Правительству; все вместе и каждый в отдельности приложите усилия, чтобы трудами и подвигами, молитвою и повиновением облегчить ему великое дело водворения новых начал государственной жизни и общим разумом вывести Россию на путь истинной свободы, счастья и славы. Святейший Синод усердно молит Всемогущего Господа, да благословит Он труды и начинания Временного Российского Правительства...»

Читатель, конечно, помнит откуда это - из «Обращения Св. Синода ко всем чадам Православной Российской Церкви по поводу отречения Николая II и отказа Великого Князя Михаила воспринять власть до решения Учредительного Собрания» от 9 марта 1917 года (Церковные Ведомости., 1917 г., № 9-15, стр. 57) Документ подписали девять постоянных членов Синода, включая двух будущих Патриархов.

А за неделю до этого, 2 марта члены Синода собрались на неофициальное совещание и первым делом отправили нежелавшего признать государственный переворот митрополита Петроградского Питирима на покой «по собственному желанию». Тогда же они приняли решение установить связь с исполнительным комитетом Государственной Думы, тем самым признав государственный переворот до того, как был опубликован «документ об отречении» Императора. А 4 марта состоялось торжественное заседание Св. Синода, на котором была выражена «искренняя радость» о наступлении «новой эры в жизни Православной Церкви». Из зала заседаний Синода по инициативе обер-прокурора Синода князя В.Н. Львова (масона) было торжественно вынесено в архив Царское кресло.

Сегодня всё более очевидно, что роковым для Государства Российского был не октябрь 1917 года, а февраль-март 1917 года. Этому поистине переломному событию посвятил доктор исторических наук, профессор М. А. Бабкин два фундаментальных исследования: "Российское духовенство и свержение монархии в 1917 году" (М., Индрик, 2008 г.) и "Священство и Царство (Россия, начало XX в. - 1918 г.)». Исследования и материалы. (М., Индрик, 2011 г.). Бабкин показывает, что подавляющее большинство российского епископата уже в начале XX столетия стояло на республиканских позициях. В вышедшем в 1900 г. «По благословению Святейшего Правительствующего Синода» Служебнике исчезает обязанность вынимания на проскомидии частицы о здравии Государя... С началом революции 1905 года многие архиереи публично проявляли ей сочувствие. Старший викарий Санкт-Петербургской епархии епископ Нарвский Антонин (Грановский) сразу после обнародования Манифеста 17 октября 1905 года перестал на совершаемых им богослужениях поминать Царя как «самодержавнейшего», а в декабре 1905 года опубликовал в столичной газете "Слово" статью о том, что Православие и Самодержавие несовместимы. В Петербурге высшее духовенство при поддержке митрополита Антония (Вадковского) совершало публичные панихиды по революционерам.

Участие в Февральской революции стало итогом: Св. Синод уже 6-8 марта распорядился изъять из богослужебных чинов поминовение Царской власти. Если Россия была провозглашена А.Ф. Керенским Республикой только через шесть месяцев после революционных событий, то Св. Синод это "совершил" через шесть дней. А уже к концу марта 1917 г. все богослужебные тексты, где ранее поминалась Царская власть, были исправлены. По сути, именно действия Синода сделали революцию необратимой.

Среди прочего М.А. Бабкин обращает внимание на «определённый символизм в действиях некоторых представителей духовенства», которые «кощунственно ассоциировали происшедший в стране государственный переворот с Пасхой». Многие современники указывали на «пасхальную» атмосферу «великой безкровной» революции. На улицах городов нередким было приветствие: «Христос Воскресе... наконец-то мы свободны». А один из московских клириков священник Владимир Востоков явился 4 марта 1917 года на Красную площадь для служения праздничного молебна не в тёмном (великопостном, положенном по церковному уставу), а в красном, пасхальном облачении. «Многим из тех, кто в те дни участвовал во всеобщей революционной вакханалии, даже казалось, будто бы «рай» опустился на землю», - пишет М. Бабкин. Духовенство освящало своим присутствием революционные праздники... 1 августа 1917 г. Царская семья была отправлена в Тобольск, а 15 августа в Москве открылся Поместный собор Православной Российской Церкви, обладавший, по заверениям его участников, полнотой церковной власти (но на самом деле в нарушение не только русской, но и канонически закреплённой Вселенско-Византийской традиции, в соответствии с которой такой Собор должен быть собран по воле Императора и под Его председательством). Однако Собор даже не упомянул, что во время его заседаний Царская семья находилась под арестом, не потребовал её немедленного освобождения или хотя бы разъяснений причин создавшегося положения. В то же время по требованию Собора в 1917-18 гг. были немедленно освобождены - уже Советской властью! - например, Владыка Нестор Камчатский и А.В. Карташёв, бывший министр исповеданий Временного правительства и последний обер-прокурор Священного Синода (25 июля - 5 августа 1918г.). Оба они тут же присоединились к работе Собора.

Вот как мотивировал позицию Синода и вообще Русского епископата в феврале-марте 1917 г., а затем и Поместного Собора, один из самых авторитетный и ярких архиереев - архиепископ Андрей Уфимский (князь Ухтомский): «Что же я говорил своим монархистам? Что я мог сказать им на основании Священного Писания? Я говорил, что в Священном Писании есть целая отдельная «Книга Судий», описывающая идеальную республику. А когда древние иудеи вместо этих благочестивых судей пожелали иметь своего царя, то это вызвало гнев Божий. На это мне указывали, что сердце царей в руке Божьей. Я соглашался с этим положением, но указывал, что раз это так, то у нас и должна быть республика, ибо два царя подряд на одной неделе отказались от своего царства, и ясно, что если их сердца в руке Божьей, то мы против республики протестовать не имеем права». («Моя защита республики» в кн. Зеленогорской (Гринберг) М.Л., Жизнь и труды архиепископа Андрея (князя Ухтомского), «Гешарим-Мосты культуры», (М-Иерусалим, 2011 г.). Республикански настроенное духовенство опиралось не на указания апостола Павла, не на Предание Церкви, не на историю Второго и Третьего Рима, а именно на Ветхий Завет. Сегодня, когда опубликованы материалы, свидетельствующие о том, что Император Николай II никогда не отрекался от Престола (см. в т.ч. Мультатули П. В. «Николай II. Отречение, которого не было» (М.: АСТ, Астрель, 2010 г.), Разумов А.Б. «Подпись Императора. Несколько замечаний по «Манифесту об отречении Николая II» мы имеем все основания говорить не об отречении Царя, а от отречении от Царя.

Совершенно очевидно, что это отречение - не просто «бытовое предательство» и даже не просто государственная измена, но событие, имеющее глубокие метафизические основания.

Для того, чтобы серьезно и до конца понять причины позиции Священного Синода в феврале-марте 1917 г., нам придется обратиться к метаисторическим выкладкам одного из главных противников самой идеи восстановления в России монархии - председателя Исламского комитета России и, безусловно, крупнейшего современного философа (так или иначе) Гейдара Джемаля, прямо сказавшего следующее: «В 1917 году здесь были уничтожены Романовы, и это величайшее метафизическое достижение мировой истории. После этого Россия одной ногой вышла из Системы». Это крайне серьезное заявление, обходить которое просто нет возможности.

Высказывание Гейдара Джемаля многомерно, оно сделано прежде всего с его политической позицией по поводу современной борьбы, как он сам выражается «трех клубов»: «либерального», «традиционалистского» и «радикального», связывая собственную «политическую теологию» с последним, «радикальным», единственным, по его мнению, способным выступить «теологически обоснованно». Отсюда его оценка – действительно радикальная по отношению к династии Романовых, которая была, по его мнению, частью «мировой королевской грибницы» и которая, как он считает, справедливо, «была заклеймена и осуждена в позитивные демократические (т.е. ленинско-троцкистские - «ВЧК») десятилетия советской власти. Потом уже при застое, при, так сказать, строительстве «Советской империи» и подготовке ее будущего разрушения, естественно, все это было переоценено. Но я считаю, что 20-30-40-е годы российско-царская история получила совершенно правильную оценку". Здесь дело, конечно, не только в Романовых. Сама идея Империи - как сердцевина «традиционалистского проекта» для Гейдара Джемаля не приемлема: «Я считаю, говорит он, что реализация на земле духовного проекта в виде Империи, в её пафосной красоте, в её сакральной эстетике, на самом деле, тупиковый вариант, потому что Император является калькой Верховного Существа между Небом и Землёй».

При этом мы должны помнить, что для Джемаля «имперский проект» есть общее детище «роялов» и «клерикалов» (такова его терминология), то есть именно Царства и Священства. «Радикалы» же призваны с «имперским» (он же «традиционалистский») «проектом» покончить.

Речь идет здесь не только о чисто исламской специфике мировоззрения самого Гейдара Джемаля, впрочем, выходящего за строгие рамки одной из основных авраамических религий. Речь идет о так называемом «авраамизме» в его наиболее последовательном, действительно радикальном понимании. Собственно, согласно Джемалю, «авраамизм» как раз и настаивает на «принципе абсолютного разделения с воспринимаемым субъективно и интуитивно «единством бытия», а воплощением последнего и является Империя, Царство. Перед нами - строгий «авраамический гнозис».

Основной принцип, лежащий в основе авраамических религий: творение личным Богом мира из ничто (ex nihilo). Ничто авраамических религий (ouk on) не имеет никакого отношения к «языческому» Небытию (me on), это именно ничто в прямом смысле слова. Небытие как Сверх-Бытие и само Бытие в авраамических религиях изначально «осмысливаются». С этим связано и отрицание радикальным авраамизмом двух других составляющих метафизической триады, соответствующих жречеству и царству. Здесь действительно «метафизика демократии», «свободы, равенства и братства». Авраам и его потомство - кочевники и торговцы, а сам авраамизм – в известном смысле - буржуазный (и, соответственно, анти-буржуазный, т.е. «пролетарский») принцип. Такому подходу соответствует принцип договора («завет»-brith), который целиком лежит в основе всей «атлантической цивилизации»: если - то - иначе (формула элементарной правовой нормы). В нём уже заложены все принципы рационализма и «просвещения» эпохи модерна. С точки зрения самого авраамического принципа это абсолютно оправдано и законно. Авраамизм полностью отказывается от «языческих» представлений о циклическом времени и вводит понятие времени линейного, а следовательно, истории как таковой, а вместе с ней и хронологии. Все авраамические религии - религии истории действующих в них Бога и человека. Господствующая в Новое время «религия прогресса» - это тот же авраамизм, но только с «осмысленным» или даже отрицаемым Богом. Социальное измерение авраамизма - не государство, а - община Израиля, а в дальнейшем - «экклесия» в христианстве - умма в исламе - мировая коммуна в марксизме (атеистической версии «радикального авраамизма»). Драматизм этой ситуации описан в Книге Судей и первой Книге Царств, в принципе восхваляющих теократическо-республиканский строй и негативно оценивающей Царскую власть (хотя и признающий ее как «исторический компромисс»). В дальнейшем «дозволенному» царю (начиная с Давыда) будет всегда противопоставлен священник (или епископ, что в дальнейшем найдёт особое отражение в римо-католицизме) или пророк (особенно в исламе). Из «священнического дискурса» вырастет потом либерально-демократический, а из «пророческого» - т.н. «левый дискурс», от собственно исламской уммы до коммунизма эпохи провозглашения «мировой революции», то есть примерно до середины 30-хх гг. XX века. (См. об этом подробнее «Авраамические религии». Центр Консервативных исследований при социологическом факультете МГУ). Сам Гейдар Джемаль, конечно, сторонник «революции пророков». Однако и антимонархическая республиканская теократия «Книги Судий», на которую любят ссылаться «христианские демократы», в том числе и в Московской Патриархии, тот же митр. Иларион (Алфеев) (см. видео), является выражением того же самого принципа, хотя и в менее радикальном его выражении.

В отличие от иудаизма и ислама, христианство в его полноценной святоотеческой версии не является только лишь авраамической религией. «Было нечто, как вероятно, и прежде сего мира; но сие, хотя и постижимо для нашего разумения, однако же не введено в повествование, как несоответствующее силам новообучаемых и младенцев разумом. «Еще ранее бытия мира было некоторое состояние, приличное премирным силам, превысшее времени, вечное, присно продолжающееся», - говорит св. Василий Великий в «Беседах» на Шестоднев. В нем-то Творец и Зиждитель всяческих совершил создания - мысленный свет, приличный блаженству любящих Господа, разумные и невидимые природы и всё украшение умосозерцаемых тварей, превосходящих наше разумение, так что нельзя изобрести для них и наименований. Они-то наполняют собою сущность невидимого мира, как научает нас апостол Павел, говоря: «ибо им создано все... видимое и невидимое: престолы ли, господства ли, начальства ли, власти ли» (Кол. 1:16), и ангельские воинства, и архангельские чиноначалия. То есть не об абсолютном Ничто (ouk-on) здесь идет речь, а о (Сверх) Небытии (me-on), не исчерпывающемся и не исчерпанным разделением Сущего и Не-Сущего. В 7-й главе Послания св. апостола Павла к Евреям подробно говорится о «чине Мелхиседекове». Ссылаясь на Быт. 14, 18-20 (встреча Авраама с Мелхиседеком), Апостол указывает (Евр. 7, 1-18) на священство «не по закону заповеди плотской, но по силе жизни непрестающей». Мелхиседек - Царь и Священник, будучи «подобием Сына Божьего», благословляет Авраама как больший меньшего. Тем самым указывается и на подчиненное, вторичное значение авраамизма как такового. При этом подобный Сыну Божьему Иисусу Христу Мелхиседек, «без отца, без матери, без родословия» является единоименно (сознательно употребляю это слово в противоположении «одновременно») Царем и Священником. Немаловажно, что выдающийся исследователь Традиции XX века Рене Генон в своей работе «Царь Мира» отождествляет Мелхиседека с арийским Ману, каковой и есть Царь Мира - для «небиблейского» человечества. Иными словами, в рамках полноценного святоотеческого мировоззрения мы можем, веря в Пресвятую Троицу и Воскресение Сына Божия, делать выбор в пользу авраамизма или не авраамизма. В истории (и политике, точнее, метаполитике) это проецируется на Священство и Царство.

Восточно-Православная традиция в целом всегда настаивала на своем «Царском» измерении. В 1393 году Патриарх Константинопольский Антоний писал к Московскому Великому Князю Василию Дмитриевичу: «Святой Царь занимает высокое место в Церкви он не то, что другие поместные князья и государи. Цари вначале упрочили и утвердили благочестие во всей вселенной. Цари собирали Вселенские соборы. Они же подтвердили своими законами соблюдение того, что говорят божественные и священные каноны о правых догматах и о благоустройстве христианской жизни, и много подвизались против ересей. Наконец, Цари вместе с соборами своими постановлениями определили порядок архиерейских кафедр и установили границы митрополичьих округов и епископских епархий. За все это они имеют великую честь и занимают высокое место в Церкви. <...> На всяком месте, где только имеются христиане, имя Царя поминается всеми патриархами, митрополитами и епископами, и этого преимущества не имеет никто из прочих князей и властителей. <...> Невозможно христианам иметь Церковь и не иметь Царя. Ибо Царство и Церковь находятся в тесном союзе и общении между собою, и невозможно отделить их друг от друга. Послушай верховного апостола Петра, говорящего в первом соборном послании: «Бога бойтесь, Царя чтите» (1 Пет. 2, 17. — В.К.). Не сказал «царей», чтобы кто не стал подразумевать именующихся царями у разных народов, но «Царя», указывая на то, что один только Царь во Вселенной». В этом смысл и послания монаха Филофея о «Третьем Риме». Несмотря на все перемены, прежде всего, на трагический раскол XVII века, такое единство Царства и Церкви оставалось официальной идеологией и в «Петербургский период». Церковь учит и всегда учила о том, что Императорская власть есть «держай ныне», «катехон», стоящий на страже от всегда пребывающего рядом, «близ грядущего антихриста», «беззаконного». (Сол. 2, 6-7). Сохранялась и сама Царская власть как таковая.

В уже упоминавшейся книге «Священство и Царство» Михаил Бабкин говорит прямо: «В России, как и в Византии, православные самодержцы, <...> сосредотачивая в своих руках светскую и духовную власть, обладали высшим сакральным авторитетом. Патриархи же играли второстепенные по сравнению с Царями роли. Патриархи, как и прочие архиереи, являлись подданными Царя. То есть они были слугами Бога и Царя. Цари же – слугами только Христа, и более никого». Здесь надо иметь в виду, что глава Церкви - не епископ, не папа и не патриарх, но - Сам Христос, «образ одушевлен» коего, как значительно позже писал преподобный Максим Грек, есть Царь.

Все Семь Вселенских соборов созывались Императорами, которые присутствовали на них сами или же присылали своих представителей. Для того чтобы собор был признан Вселенским, его решения должны были быть приняты единогласием епископов и подписаны Императором, а затем уже постепенно признаны церковным народом - миром. Собор 448 года в Константинополе приветствовал Феодосия II как «первосвященника и Императора». Отцы Халкидонского собора 451 года признали в Маркиане «священника и Императора, победителя в войне и учителя веры». Даже римские епископы в первые века христианства не отрицали за императорской властью первосвященнического характера <...>. Церковь молилась даже об Императорах-еретиках. Собственно отличие Императора от епископа - невозможность совершать литургию и приложение Святых Даров, а также право вступать в брак ради продолжения Династии. В первые века мы видим это и на Западе. Юлиус Эвола писал: "Понтификат также отдавал дань признания меровингским и каролингским королям, как об этом говорится в формуле: «Malchisedek noster, merito rex atque sacerdos, complevit laicus religions opus» «vos gens sancta estis atque regale estis sacerdotium». Обратим здесь внимание на ту же фигуру Мелхиседека.

Тем не менее, на протяжении всей христианской истории мы наблюдаем и обратное - «строго авраамическое» учение о власти, прежде всего на Западе, начиная с блаженного Августина, который в главном своем трактате «О граде Божием» употребляет понятия «небесное», имеющее самостоятельную ценность, и «земное», таковой не имеющее, - отечество. Приверженцы Бога на земле, признающие Его волю, войдя в лоно Церкви, строят град Божий, а сторонники сатаны строят светское, земное государство. Государства возникают как шайки разбойников, чьими потомками и являются цари. Первым царем был Каин. Когда погибнет порожденное «сынами Каина» земное государство, на его место станет «вечная мировая Божья держава», свободная от порока и похотей, прежде всего плотских. Пока этого нет, власть «Римских Императоров», тоже пришедших к власти природным, т.е. разбойничьим путем, возможна, но только если они будут находиться в строгом подчинении Церкви, то есть епископам и Папам, которые полномочны лишать монархов их престолов. Вся история, развивающаяся по ветхозаветной линейной схеме, даже и после пришествия Христа и Его Воскресения, есть приуготовление «Града Божьего».

Запад пошел еще дальше. Уже после отделения Западной Церкви возникает «теория двух мечей», которую впервые выдвинул Бернар Клервосский (1091-1153гг.), по мнению коего два меча символизируют духовную и земную власть. Оба они находятся в распоряжении апостолов (прежде всего, апостола Петра), следовательно, в распоряжении Церкви: «Меч земной и меч духовный» - оба принадлежат Церкви, но первый должен быть поднят за Церковь, тогда как второй самой Церковью вложен в руку священника, первый - в руку солдата, но по знаку священника и по приказанию императора». Папа Григорий VII Гильдебрант в 1075 г. в памятной записке под названием Dictatus Papae разъяснил, что духовная власть первична по отношению к королевской, но непосредственно не занимается решением земных, мирских вопросов, поскольку иначе существовала бы только одна власть, а не две. Рожденная уже в не православном мире, эта теория официально не была принята ни в Византии, ни на Руси, но далее мы увидим - она бытовала, а тайно и определяла...

В прямой связи с притязаниями Латеранского дворца на мировую власть стоят такие явления европейской истории, как «спор об инвеститурах» и борьба гвельфов и гибеллинов, в которой, в конечном счете, Папам удалось одолеть династию Гогенштауфенов. В ходе этих противостояний выявилось важное обстоятельство: гвельфы - сторонники «священства» объединили вокруг себя жителей городов: торговцев и ремесленников - «протобуржуазию», а гибеллины: сторонники «царства» - военную аристократию и крестьян.

Исторической формой дальнейшего развития «гвельфизма» в Европе стало политическое учение монархомахов (пер. «борцы против монархии», и даже «монархоубийцы», «цареубийцы») — название, применяемое в XVI в. к сторонникам восстания и цареубийства во имя интересов Римо-католической Церкви или некоторых протестантских деноминаций, прежде всего кальвинизма. Среди них выделяются французские кальвинисты: Ф. Гетман, главное произведение которого, «Franco-Gallia» (1573 г.), представляет политический трактат в форме исторического исследования, скрытый под псевдонимом Junius Brutus , автор трактата «Vindiciae contra tyrannos» (около 1577 г.) - испанский иезуит Мариана, француз Буше, шотландец Букэнэн, иезуит Суарэз и немецкий публицист Альтузий. Монархомахи исходили в целом из той же ветхозаветной Книги Судий и ставили религиозные требования выше политической власти. «Права народа» они считали охраняемыми Богом и поддерживали права и привилегии городов. Постепенно они пришли к идее «народного верховенства», вытекающей из «первоначального договора» (в духе ветхозаветного brith) и к требованию аристократической (кальвинисты-гугеноты) или демократической республики, отождествляя монарха с богопротивным «тираном». Полемика монархомахов была направлена прежде всего против французской королевской династии Валуа. Любопытно, что некоторые советско-российские исследователи, в частности, Н.М. Золотухина, видели в известных словах преп. Иосифа Волоцкого: «аще ли же есть царь, над человеки царьствуя, над собоюже имеет царьствующа скверныа страсти и грехи, сребролюбие же и гнев, лукавьство и неправду, гордость и ярость, злеиши же всех, неверие и хулу, таковый царь не божий слуга, но диаволъ, и не царь, но мучитель»,- прямое заимствование или по крайней мере отголосок идей монархомахов (см. в т.ч. Золотухина Н.М. «Иосиф Волоцкий» РОР. (М.: Юрид. лит. 1981г.). Чем все же отличался от них преподобный Иосиф - мы увидим ниже.

Противостояние «гвельфизма» и «гибеллинства» на Руси, в виду отсутствия Папской власти, имело иные, чем в Европе, формы, но мы можем просматривать его на протяжении всей истории.

Памятником радостного единства Княжеской власти и Русской Церкви в начале Христианства на Руси является «Слово о Законе и Благодати» св. митрополита Киевского и всея Руси Иллариона (в схиме преп. Никона Киево-печерского, по прозвищу Русин; умер ок. 1055г.) времён Великого Князя Ярослава Мудрого. Первый митрополит русского происхождения и автор «Слова о Законе и Благодати» (1030-1050 гг.), автор монархической по духу и букве «Похвалы кагану нашему Владимиру» ( части «Слова») и обличитель иудейства был, однако, в конце жизни, по требованиям Константинопольского патриархата, лишён кафедры и принял Великую схиму. Тем не менее - его идеи стали официальной идеологией Руси и Русской Церкви того времени.

Впервые о серьезном противостоянии княжеской (царской) власти и церковной иерархии на Руси говорилось в «Житии преподобнаго Авраамия Смоленского». Биографические сведения о святом сохранились только в его Житии. Время его жизни определяется на основании следующих фактов: в Житии сказано, что святой был поставлен в попы при княжении Мстислава Смоленского (Мстислав Романович), который сидел на Смоленском престоле с 1197 г., а в 1214 г. стал Киевским князем; далее здесь упоминается придворный смоленский храм Михаила Архангела, построенный в 1191-1194 гг. (датировка Н. И. Брунова). Наконец, один из героев повествования - епископ Игнатий, занявший Смоленскую кафедру после 1197 г., упоминался в Троицкой летописи под 1206 г. (Карамзин Н. М. «История государства Российского». СПб, 1892 г., т. 3, с. 48, примеч. 118). Согласно Житию, святой чудотворец был обвинен духовенством в ересях, в частности, в чтении «глубинных книг»: «и вшедъ сотона въ сердца безчинныхъ, въздвиже на нь: и начаша овии клеветати епископу, инии же хулити и досажати, овии еретика нарицати, а инии глаголаху на нь - глубинныя книгы почитаеть, инии же къ женамъ прикладающе, попове же знающе и глаголюще: «Уже наши дЪти вся обратилъ есть»; друзии же пророкомъ нарицающе и ина же многа на нь вЪщания глаголюще, их же блаженый чюжь». При этом князь и епископ вместе с духовенством заняли противоположные позиции: Яко же и бысть: князю бо и властелемъ умягъчи богъ сердце; игуменомъ же и ереомъ, аще бы мощно, жива его пожрети. Собственно, только вмешательство князя сохраняет святому жизнь, после чего в силу вступает уже Божественный Промысел: Ведому же ему на снемъ, явися Господь в то время преподобному ЛуцЪ Прусину у церъкви честнаго архангела Михаила. Стоящу ему на молитвЪ въ 9 часъ, и гласъ бысть ему, глаголющь, яко «се возводять блаженнаго моего угодника на снемъ съ двЪма ученикома, истязати хотять, ты же о немь никако же съблазнися». И глаголаше блаженый Лука на снимающихся на блаженаго Аврамия и на уничижающихъ его: «Много бо бес правды хулящей и уничижають; но да быша грЪси его на мнЪ были! И вы слышасте, яко хотЪша сътворити преже сего не имуще страха божия и тации же безумныи и епископъ и како хотЪша бес правды убиты и, В конце концов Игнатий раскаивается и становится почитателем святого. И здесь мы не можем не обратить внимание, что история преп. Авраамия в каком-то смысле архетипически предваряет историю столкновения Царя-Мученика Николая II с высшим духовенством в связи с Григорием Ефимовичем Распутиным, но с совершенно противоположным тому, что случилось в XX веке, итогом.