С давних пор мы вынуждены заниматься немыслимой задачей объяснения слишком очевидных вещей, как то, что автор, являвшийся нашим учителем и наставником, Юлиус Эвола, не являлся приверженцем никакой формы партикуляризма, будь ли то религиозного, этнического или расового. Также как он не был ни буддистом, ни язычником, ни христианином, и не принадлежал ни к какой другой форме религии, которую можно было бы представить, хотя в связи с учением о трансцендентальном единстве великих религий, которую он разделял наряду с Геноном и Шуоном, Эвола полагал, что у всех них можно обнаружить общую метафизическую глубинную основу, и также, по его мнению, ни одна из существующих на планете культур или рас не обладают никаким типом онтологического превосходства над остальными.
Даже признавая божественное происхождение человеческого рода в противовес демократической и эволюционистской религии, которая была в моде в его время и остается таковой в наши дни, он считал, что хотя человечество в своем чистом состоянии было представлено изначальной гиперборейской расой, имевшей красный цвет кожи и обитавшей на уже несуществующем континенте, это никоим образом не означает, что ее потомков и ценности можно отыскать в наши дни исключительно в каком-то месте или среди отдельной расы, хотя можно признать, что некоторые из рас демонстрировали в определенные моменты истории черты и качества, выделяющие их в лучшую сторону среди остальных. То есть он никогда не считал, что якобы существуют нынешние расы, которые бы превосходили остальные, и еще в меньшей степени он приписывал такие черты своей собственной расе.
Именно эту точку зрения не разделяют вышеупомянутые люди. Мы сообщали о том, что заканчивается переиздание на испанском важной основополагающей работы Эволы. «Мистерия Грааля», что было бы очень хорошо лишь в том случае, если бы в переводе было бы проявлено бережное отношение к духу оригинала на итальянском, что мы обещаем проверить, когда это издание будет у нас в руках. А сейчас мы обратимся к введению, которое к этому произведению составил г-н Мартин Ресурексьон (поскольку оно опубликовано заранее в интернете), наш старый знакомый, с которым мы спорили при различных благоприятных возможностях. Он принадлежит к тому типу плаксивых мыслителей, которые в последнее время размножились, как грибы, по всей Европе. Для них харатерен патетический стиль, в котором с давних пор поют дифирамбы этому континенту, не сумевшему разрешить за свой счет, по крайней мере, за последние сто лет, ни один из своих внутренних кризисов, не прибегая для этого к какой-либо посторонней помощи, чтобы успокоится и прийти в порядок. Издаваемые всеми ими традиционные стенания заключается здесь в том, что во всем происходящем с ними виноваты другие, но только ни они сами. Если европейская цивилизация пришла в упадок, ответственными за это, прежде всего, являются якобы не европейцы, подвергшие свои нравственные нормы серьезному искажению, а напротив, другие, особенно семитские народы с их волнами иммиграции, которые все и испортили. В первый раз упадок якобы произошел из-за присутствия евреев и христиан, которые сначала проглотили Римскую империю, а затем сделали то же самое с наичистейшим местным язычеством, являвшимся ее глубочайшей основой, поскольку оно пришло будто бы с германо-скандинавского севера, то есть от той цивилизации и расы, подлинными наследниками которых они считают себя благодаря их географической близости к Гиперборее. А сейчас они сталкиваются с проблемой второй семитской волны, являющейся мусульманской, которая будто бы представляет черты очень сходные с предыдущими и означает последний удар, который покончит со всем тем, что осталось будто бы гиперборейского и индоевропейского и что, нам следует признать, очень трудно отыскать в наши дни.
Этот обычай плакаться имеет серию исторических прецедентов, но если нам следовало бы остановиться на мыслителе, жившим в более близкое к нам время, мы бы выбрали Розенберга, идеолога немецкого национал-социализма, ярым приверженцем которого является Ресурексьон, хотя он и не заявляет об этом в открытую. Однако следует признать, что Розенберг, несмотря на всю свою ограниченность, был честным интеллектуалом. Когда он касался учения Эволы, идеи которого контрастировали с его собственными, он ясно представлял себе и упрекал его, в прямой форме, как несколько его последователей, за то, что Эвола был универсалистским автором, а не партикуляристским, как он, и доходил до утверждения, что тот являлся внедрившимся католиком. Розенберг полностью отдавал себе отчет, что когда итальянец ссылался, например, на духовную расу, он никоим образом не грезил о ценностях, которые являлись бы собственностью отдельного определенного народа, будь ли он арийский или индоевропейский, как, например, его собственный, но, напротив, он обращался к трансцендентальному наследию, присутствующему в различной степени у всех ныне существующих этносов. И более того, поскольку он не был детерминистом как Розенберг, Эвола полагал, что феномен упадка является следствием внутреннего настроя, овладевшего определенной расой, произведя короткое замыкание между этим духовным наследием и собственной историей, а вовсе не из-за присутствия другого, на которого возлагалась бы вина.
И более того, часто присутствие чуждых элементов, вместо того чтобы вызывать упадок, может, напротив, послужить в качестве элемента, гальванизирующего дремавшие или находившиеся в летаргическом состоянии ценности. Поэтому, ведя речь о событиях Средневековья, когда варварские германские народы смешались с римлянами Средиземноморья и христианами семитского происхождения, эти два автора занимают совершенно разные позиции. В то время как немец считает упомянутый синтез негативным явлением и отвергает линию поведения некоторых своих предков, таких как Карл Великий, якобы поддавшихся духовному влиянию Рима и христианства и не проявивших стойкости в отношении своих первоначальных верований, так как это, напротив, сделал Видукинд, и так как эта последняя позиция, в конце концов, потерпела поражение, то значит, именно это якобы объясняет упадок. Для Эволы дела обстоят противоположным образом: христианство не только не было причиной упадка, но и напротив, вызвало духовное пробуждение ранее выродившихся народов, хотя, в свою очередь, на это пробуждение наложил отпечаток подобный синтез.
Ресурексьон в упомянутом введении, которое уже одним своим заглавием свидетельствует о намерениях автора, что вовсе не были присущи Эволе при написании его работы («Тайна Грааля и квинтэссенция Европы»), наводя таким образом на ложную мысль, в соответствии со своей привычкой, что Эвола является партикуляристским и в данном случае европеистским автором, имеет представления, очень сходные с представлениями Розенберга, считавшего христианство проникновением Азии на Запад, и, следовательно, конкретно касаясь темы Грааля, он берётся акцентировать наше внимание на факте, что такой миф имеет европейское и совершенно не христианское и семитское происхождение, и что хотя этот миф получил особое распространение в эпоху Средневековья, когда доминировала Священная Римская империя, это не с того не с сего якобы было вызвано германским фактором, а не христианской культурой. Немыслимо, что все эти вещи он утверждает в введении к работе Эволы, которая, если только она не была целиком искажена при переводе, говорит как раз противоположное заявлениям Ресурексьона.
Коснемся деталей. Хотя Эвола отвергает мнение тех, кто хочет свести миф о Граале к христианству, также он не согласен с желающими связать его исключительно любой другой традиции, будь ли то персидская, индуистская и т.д. И хотя он может допустить его кельтское происхождение, это никоим образом не исчерпывает всю полноту его значения. Основная идея, которую хочет внушить наш автор, состоит в том, что независимо от культурных форм, которые этот миф мог принимать на протяжении своей истории (на что он и пытается обратить внимание), Грааль представляет тайну, обладающую универсальной и метафизической природой, так как он пребывает выше всех исторических и религиозных проявлений, хотя и принимает и сохраняет заимствованные из всех них общие элементы. А потому в нем мы можем обнаружить вместе элементы христианские, кельтские, персидские, индуистские и вплоть до монгольских, как в случае представления о Царе мира или Великом хане, которое даже было заимствовано Данте. Следовательно, Грааль, в отличие от того, что утверждает автор предисловия, является надисторическим, надрасовым и надрелигиозным символом, обладающим метафизической природой, благодаря которому утверждается представление о вселенском Императоре, Царе мира, воплощающем трансцендентальный и управляющий развитием человечества уровень. Хотя этот уровень выражает высшее гиперборейское состояние нашего вида, главное, что здесь следует отметить; этот уровень, в отличие от заявлений различных партикуляристских мыслителей, не может находиться в исключительной собственности ни какой расы и не принадлежать исключительно какому-либо географическому месту, как, напротив, утверждает Ресурексьон, и в этом отношении Эвола весьма категоричен: «Различные традиции (говорящие о Граале) выходят за рамки места и времени, и даже содержащиеся в них географические сведения обладают зачастую всего лишь символическим значением» (с. 27 текста оригинала - Прим. М. Г.).
Ресурексьон утверждает, что согласно Эволе миф о Граале якобы противоположен христианству, хотя мог заимствовать из него какие-либо формы, будто бы являющиеся чисто внешними и используемые для того, чтобы просто сбить с толку, в то время как в действительности наш автор утверждает совершенно иное. Для Эволы христианский элемент является основным в генезисе этого мифа во времена Священной Римской империи германской нации. Однако, и здесь мы сталкиваемся с специфическим обстоятельством его возникновения, форма католицизма, присутствующая в этом мифе, восходит к традиции, которая явно не является традицией церкви. Иосиф Аримафейский, который согласно преданию привез из Палестины эту таинственную чашу в Англию, чтобы спрятать ее в надежном месте, пройдя через земли Прованса, удостоился инициации, нашедшей свое выражение в символическом образе чаши для причастия, прямо от Иисуса, минуя посредничество духовенства. Следовательно, это означает, что Грааль, принадлежа универсальной и надисторической традиции, также является католическим, но соответствует определенной ветви этой религии, гибеллинству, контрастируя единственно с ее гвельфской и церковной ветвью. Последняя будет бороться с мифом о Граале, видя в нем люциферианское и эзотерическое начало, лишающее Церковь исключительного права на сакральное.
Здесь следовало бы отметить, что, в сущности, зачастую не отдавая себе отчета, эти группы партикуляристов-индоевропеистов, заявляющие о превосходстве своей собственной культуры и расы над остальными, разделяют с гвельфами ту же самую идею исключительности, хотя одни могут быть христианами, а другие, напротив, язычниками. Поэтому не кажется совершенно случайным, что не замечают наличия такой существенно важной разницы. А значит, можно было бы сказать, что хотя индоевропеисты являются антикатоликами, по сути они не антигвельфы, и мы очень часто видели носителей гвельфизма перемигивающимися и разделяющими общие цели в особенности в их нынешних нападках на ислам, при этом одни ведут речь о новом семитском проникновении на собственный континент, а другие, в свою очередь, считают его ложной религией.
Мнение о слиянии несходных духовных культур как элементе, образующим миф о святом Граале, которое резко отвергается вдохновляющимся творчеством Розенберга Ресурексьоном, Эвола, напротив, поддерживает в категорической и явной форме. Не только не разделяя здесь идею о противоположности между нордическим германством и христианством, наш автор заявляет, что: «В своем соприкосновении с христианством варварские народы оживили в себе родовое чувство трансценденции, относящееся к надприродному порядку, которое прежде в них угасло» (ibid., p. 136). То есть, не только не являясь семитским порочным элементом, как в унисон утверждали Ресурексьон и Розенберг, христианство, напротив, означало для Эволы «гальванизирующий элемент» (ibid)
